В произведениях А.Платонова нашла свое отражение совокупность различных, зачастую взаимоисключающих представлений о пространстве. Сюда относятся ньютоновское представление о бесконечном пустом пространстве и диаметрально противоположный им комплекс мифопоэтических пространственных представлений. Для этих последних значимо понятие о центре, через который проходит мировая ось и вокруг которого организовано кольцеобразное, расширяющееся пространство. Центр может быть отмечен пупом земли, мировым деревом или же его функциональными разновидностями - крестом, горой, столбом, камнем, церковью, человеком-великаном. Мировое дерево осуществляет структурирование пространства не только по горизонтали, но и по вертикали (с выделением верхнего, среднего и нижнего мира). В традициях многих народов одинокое, отдельно стоящее дерево является объектом культового почитания (1).
В произведениях А.Платонова образ мирового дерева встречается очень часто (2). Здесь в первую очередь нужно отметить широкое распространение образа одинокого дерева у писателя. Отдельность, уникальность дерева повышает его онтологический статус. Единственность дерева подчеркивается у Платонова соответствующими лексемами: одинокое, одно, единственное, в одиночку, ср.: "На дворе стояло одно дерево - лоза" (ЭТ)(3); "На пространстве лагеря росло одно дерево" (МВ); "старое дерево росло на нем одно среди светлой погоды" (К); "под кущей закоптевшего единственного дерева" (Впрок); "одинокая старая яблоня" (Д); "растет одинокое дерево где-то" (Т); "росло одинокое старое дерево" (ДР); "ему пришлось <...> надломить однонебольшое дерево мягкой породы, росшее в одиночку среди каменистого ущелья" (Д); "дошел до одинокого ствола обгорелой, погибшей сосны" (ВСЗС). "Одинокое дерево" упоминается также в рассказе "Июльская гроза" и в черновых вариантах "Котлована". Иногда единственность дерева не маркируется лексически, но подчеркнута рематическим выделением, ср.: "Росло дерево где-то на поляне, в окрестностях родины, освещенное июньским полуденным солнцем" (СЖ). Мифологично описание чинары в повести "Такыр": "Персиянка поглядела на старинную чинару - семь больших стволов разрасталось из нее и еще одна слабая ветвь: семь братьев и одна сестра" (4). Значимость образа мирового дерева отмечена у Платонова также тем, что с описания одинокого дерева начинаются три рассказа - "Дерево родины", "Свет жизни" и "Железная старуха". Функционально значимо упоминание одинокого дерева в зачине рассказа "Глиняный дом в уездном саду" и повести "Джан".
        Э.Церен, возводящий образ мирового древа к лунарным и солярным мифам, где за дерево принимается Млечный Путь, отмечает, что к тому же источнику может быть возведен и образ двух деревьев (встречающийся, например, в египетской "Книге мертвых"), ибо в определенные периоды Млечный Путь предстает глазам наблюдателя как раздваивающееся дерево - с двумя ветвями [17, 153-200, 121-122] (ср. также в этой связи представление у многих народов Полярной звезды в качестве "Мирового Столпа" [19, 146-147]). У А.Платонова во фрагменте, который Н.В.Корниенко определяет как наброски экспозиции романа "Путешествие из Ленинграда в Москву в 1937 году" ["Предисловие"], есть наглядное подтверждение тому, что в восприятии писателя Млечный Путь сопрягался с деревом (ветвью дерева), ср.:

"Лишь в Млечном Пути он [Никодим] был уверен, - не во всем Млечном Пути, а в отростке из него, который выходил в сторону и кончался во тьме или уходил дальше тьмы <...>; если весь Млечный Путь походил на толстый прут или обруч, окружающий все звезды и землю, чтобы никто никуда не ушел, то оборвавшаяся, слепая ветвь из него была дорогой бежавшего. <...> Всякий раз, когда небо было звездное, он подолгу смотрел из тюремного окна на Млечный Путь и на его одинокую ветвь...".

        В рассказе "Лунная бомба" мы сталкиваемся с символическим значением двух столбов, которое тоже можно свести к небесной символике. Находясь под воздействием электромагнитных волн, возбуждающих бесконтрольные мысли, Крейцкопф думает "о двух явственных субъектах, ожидающих меня на суровом бугре, где гнилых два столба, а на них замерзшее молоко". Здесь, очевидно, нашло свое отражение представление о существовании двух небесных деревьев - ветвей Млечного Пути. В пользу этого говорит то, что в предпоследнем сообщении во время межзвездного путешествия Крейцкопф уже прямо называет Млечный Путь, который по мере приближения героя к Луне из "замерзшего молока" на столбах превращается в "поперечный синий поток". Видение Крейцкопфа обнаруживает близость к мифологической картине неба в египетском храме Дендера, но потолке которого изображены два дерева Ишед, растущие на вершинах гор, между которыми восходит солнце [17, 122].
        В произведениях А.Платонова встречается также образ двух деревьев, ср.: "Две ракиты росли у той дороги, на выходе ее из деревни в поле" (ПНП); "В саду росло всего деревьев сорок - яблони, груши и два клена" (ЯС). В последнем примере упоминание о двух кленах в саду явно корреспондирует с подробным описанием сада , в котором есть один клен, в рассказе "Глиняный дом в уездном саду". Из разновидностей одиночных и двойных деревьев у Платонова встречаются сосна (Уля, ВСЗС), дуб (РОМИВ; СЖИР), клен (ГДВУС, ЖС, ЯС), лоза (ЭТ), ракита (ПНП), тополь (А), яблоня (Д, Впрок), чинара (Т), ветла (ИГ), верба (ЖД). В мифологии и фольклоре многие из этих деревьев могут выступать в роли мирового дерева. Существенно, однако, что у Платонова дерево часто представлено обобщенно (просто как дерево), без указания на разновидность. Это сопрягается с обобщенными мифологическими и библейскими представлениями о дереве. Тенденции к высокой степени обобщенности соответствует у Платонова и употребление вместо слова дерево номинаций деревянное растение (МВ), твердые растения (Ч) и даже просто растения (СЧ).
        Важность образа дерева подчеркнута также встречающимися у Платонова топонимами: река Тихая Сосна (Впрок), река Старая Сосна (СЖ); деревня Тихие Березы (СН); хутор Девьи Дубравы (ГГ). Приведенным топонимам изофункциональны названия, в основе которых лежит образ горы (разновидность мирового дерева), ср. населенный пункт Белые Горы (РОМИВ), поселок Гора-Горушка и село Малые Вершины (ГГ), Лобская Гора и Медвежья Гора как названия мест, а также деревни и станции (СЖИР). Топоним Лобская гора встречается также в рассказе с одноименным названием.
        Мировое дерево служит средством структурирования пространства по вертикали. В мифологиях многих народов верхний, средний и нижний мир маркируются соответственно птицами в ветвях мирового дерева, змеей у его корней и копытными возле ствола. У Платонова подобное представление полностью воспроизведено в рассказе "Лунная бомба": "Падал лист с деревьев, и его жевали козы. Глотали ягоды змеи, и на деревьях от них трепетали птицы". В более поздних мифологических традициях со средней частью мирового дерева, помимо животных, связывался и человек. У Платонова этот образ трансформируется в представление о связи дерева и ребенка: рассказы "Свет жизни" и "Железная старуха" начинаются описанием ребенка, сидящего под одиночным деревом. Птицами маркируется верх деревьев в рассказах "Фро" и "Такыр", ср.: "Персиянке представлялось в жарком, больном уме, что растет одинокое дерево где-то, а на его ветке сидит мелкая, ничтожная птичка..." (Т). Платонов может непосредственно подчеркивать ориентированность дерева вверх: "За окном, начав прямой путь в небесное счастливое пространство, росли сосны..." (Фро); "Снаружи росло дерево; теперь его было видно в свете зари. Ветви дерева росли прямо вверх и в стороны, никуда не закругляясь, не возвращаясь назад, и кончалось дерево резко и сразу, - там, где ему не хватило сил и средств уйти выше" (СМ). Может быть отмечена также высота дерева, ср.: "...выше всех был клен, большое и грустное дерево" (ГДВУС). Дополнительным средством выделения верхнего полюса может служить также ветер в кроне деревьев, ср.: "слабо поскрипывали стволы сосен от верхнего течения воздуха" (Фро); "Сербинов и Софья Александровна находились под старым деревом; его листья равномерно шумели в потоке постоянного высокого ветра..." (Ч). В различных мифологиях верх мирового дерева может маркироваться небесными светилами [4, 22 ; 2, 227]. У Платонова тоже встречаются случаи подобного рода, ср.: "Росло дерево где-то на поляне, в окрестностях родины, освещенное июньским полуденным солнцем"(СЖ); "Желтый свет позднего солнца осветил старое осеннее дерево" (ЖС). Особенно наглядны случаи, когда в произведениях Платонова заместителем образа мирового дерева выступает столб (каланча, башня), ср.: "И росла против солнца деревянная башня под горячими руками одиноких во враждебном мире людей" (РОМИВ). Модификацией солнца в ветвях мирового дерева могут выступать электрические лампы, ср.: "Стол находился под кущей закоптевшего единственного дерева - в конце двора; над столом, подвешенная к дереву, горела чугунная люстра из десяти пятисвечных электрических лампочек" (Впрок); "...тут же находился высокий столб, и на нем горела электрическая лампа, освещая день" (РЭ). Многое свидетельствует здесь в пользу того, что в ряде подобных случаев Платонов сознательно использует параллель с мифологемой мирового древа. Так, в повести "Впрок" описывается каланча с "электросолнцем" наверху. В очерке "Первый Иван" приспособление для увлажнения почвы имеет вид мачты с медным шаром наверху (5). В рассказах "Среди животных и растений" и "Лобская гора" деревня в четыре избушки, расположенная на вершине Лобской Горы, сравнивается с "созвездием бедных звезд".
        Моделирование пространства по вертикали часто усиливается Платоновым за счет расположения мирового дерева или же его функциональных заменителей на горе, холме, бугре. В рассказе "Лунная бомба" два гнилых столба находятся "на суровом бугре". В повести "Впрок" каланча с искусственным солнцем наверху расположена "на склоне холма". В романе "Чевенгур" ориентиром для ушедшего в город побираться маленького Саши должна служить "каланча на бугре"; выросший Саша Дванов во время странствия видит кладбищенские кресты "на размытом оползшем кургане". В повести "Котлован" дерево возвышается "на глиняном бугре". Видение "белых спокойных зданий" посещает Прушевского, когда тот находится на холме (К). Макар видит во сне "гору, или возвышенность", на которой стоит "громадное тело" "научного человека" (УМ). Низ мирового дерева может маркироваться у Платонова несколькими способами. У корней дерева могут находиться различные заместители змеи. В рассказе "Мусорный ветер" в этой роли выступает обросший шерстью и утративший способность передвигаться Лихтенберг, который живет под растущим на территории лагеря дереве. Этот образ повторяет и усиливает присутствующее в повести "Котлован" описание умирающей и обрастающей шерстью матери Насти в доме с деревянной лестницей (лестница тоже может выступать как символ мирового дерева). В качестве заменителя змеи у Платонова может выступать червь у корней дерева (ЖС) и на стволе яблони (Впрок). В последнем случае мы встречаемся с травестийным изображением червя как медиатора между нижним и верхним миром. Во второй части рассказа "Любовь к родине, или Путешествие воробья" описывается живущая у источника змея. Ниже по течению ручья находится скала (вариант мирового дерева), где ночует воробей. Змея и воробей маркируют здесь нижний и верхний мир. Этот образ усиливает и развивает присутствующее в начале рассказа описание памятника Пушкину (моделирующего пространство по вертикали) с воробьем и черепахой у подножия.
        Однако более распространенным у Платонова способом фиксации связи корней мирового дерева с нижним миром является указание на находящиеся рядом с деревом провалы в земле: овраги, пещеры, колодцы, ср.: "Недалеко находился заглохший овраг, и одинокое дерево наклонилось над ним безветренными ветвями" (Кчерн); "От подножия мертвой сосны начинался спуск в большой, разработанный потоками овраг" (ВСЗС) (ср. также дуб рядом с оврагом в РОМИВ); "Лихтенберг вырыл под корнем дерева небольшую пещеру" (МВ); "Ее [девочку] нашли в летнее время под сосною у дорожного колодца" (Уля); "Она села у дорожного колодца, возле которого росла старая сосна" (Уля).
Помимо прямых случаев связи дерева и провалов в земле как символов верхнего и нижнего мира мы встречаемся с опосредованными случаями подобного сопряжения, когда соответствующие указания разделены пространством текста. При этом в роли дерева могут выступать его символические заменители. В рассказе "Дерево Родины", начинающегося с подробного описания могучего старого дерева, герой потом попадает в немецкую тюрьму, представляющую собой "каменный колодец", и думает, что он находится "на том свете". В рассказе "Железная старуха" сначала описывается ребенок, сидящий под кленом, а ночью ребенок оказывается в пещере в склоне оврага. В рассказе "Июльская гроза" бабушка лезет в погреб, а дети роют "яму подле ржи", чтобы спастись от дождя, - после этого следует упоминание об одиночных деревьях. В рассказе "Фро" высокие деревья за окном героини противопоставлены шлаковой яме, куда она опускается. А.Жолковский отмечает, что "с мифологической точки зрения перед нами довольно наглядный спуск в подземное царство", и говорит о распространенности подобного мотива у Платонова [3, 395]. В повести "Впрок" герой, который сначала ремонтирует "электросолнце" на каланче и наблюдает за его успешной работой с дерева, в другой артели говорит о себе как о "колодезном и черепичном мастере". В повести "Котлован" упоминание вначале о дереве на бугре и сам проект строительства общепролетарского дома контрастируют с углубляющимся котлованом, ямой, пропастью. В зачине повести "Джан" говорится о дереве, а потом повествование концентрируется на событиях, происходящих в Сарокамышинской впадине, "адовом дне" коммунизма. В романе "Чевенгур" коммунистический город тоже расположен на "адовом дне" и ему противопоставлены несколько символов верха - курган, глиняный маяк, колокольня, воображаемое дерево, с которого во сне Пиюся обозревает Чевенгур сверху, а также окружающие город возвышенности. В рассказе "Глиняный дом в уездном саду" вслед за подробным описанием сада с растущими в нем деревьями акцент делается на избушке - символе потустороннего мира. Примеры противопоставленности верха и низа находим также в повести "Строители страны" (кирпичный столб в память жертвам Октября рядом со срубовым колодцем), в рассказе "Такыр" (башня и колодец), в военном рассказе "Штурм лабиринта" (две готические башни и подземный лабиринт), в повести "Епифанские шлюзы" (канал и "башенная тюрьма"), в повести "Ювенильное море" (башня и бурение земли), в "Техническом романе" ("сторожевая тюремная башня" и подвал тюрьмы). В ряде произведений символика верха отмечена или же усилена мотивом освоения космоса. В "Рассказе о многих интересных вещах" овраг, а также рытье Иваном колодца противопоставляются бугру, на котором находится дуб, деревянной башне и в конце произведения межзвездному путешествию, которое предпринимает Иван. В рассказе "Лунная бомба" Крейцкопф, первоначально шахтер, потом осуществляет проект полета на Луну. В повести "Эфирный тракт" в оппозиции находятся бурение земли и решение загадки строения эфира, заполняющего межзвездные пространства. Верх и низ противопоставлены также в упоминавшихся выше топонимах Лобская и Медвежья Гора (лоб - передняя и верхняя часть головы, медведь - хранитель нижнего мира).
        Мирового дерева в соответствии с мифологическими представлениями обнаруживает у Платонова связь с основным индоевропейским мифом о поединке Бога-Громовержца со змеем. В мифологии мировое дерево, а также гора выступают как атрибут Бога Грозы [1, 298-303; 4,7 и след.]. У Платонова в "Рассказе о многих интересных вещах" во время грозы молния попадает в "столетний дуб". В рассказе "Дерево Родины" про дерево говорится, что "его не однажды на его стариковском веку убивала молния с неба". Отмеченность грозы как природного явления отражена писателем в названиях рассказов "Июльская гроза" и "Бой в грозу". В них тоже присутствуют рефлексы основного мифа, причем в более отчетливой форме. Это достигается за счет скрытого уподобления молнии змее. В рассказе "Июльская гроза" Антошка сначала видит молнию, "ужалившую землю", а потом молния попадает в дерево. В рассказе "Бой в грозу" молнии попадают в высотку (вариант мирового дерева), ср.: "Вертикальные молнии ужалили землю"; "Очередная молния <...> разделившись на четыре ветви, впилась ими в скат высоты, издав гром, похожий на долгий вопль".
        Мировое дерево служит также средством моделирования пространства по горизонтали. Оно и его функциональные заместители маркируют центр мира, через который проходит мировая ось.
        У Платонова в ряде произведений семантика центра мира выражена эксплицитно. В повести "Ямская слобода" в травестийной форме описываются поиски пупа земли ямщиком Астаховым по поручению академика Бергравена. Помимо фиксации центрального положения пупа земли ("в сердцевине степи", "посередине степи"), особо подчеркивается также его вершинное положение и сопряженность с мировой горой и мировым деревом: пуп земли должен находиться "на высоких гладких местах", "он весь большой должен быть, вроде пня или кургана". Хотя поиски оказались бесплодными, Астахов обманывает Бергравена и говорит ему о пупе земли то, что тот хочет услышать: "... [он ] в бугристом месте посередине степи торцом стоит". Г.Литвин-Молотов в письме Платонову отметил распространенность у писателя мотива пупа земли. В повести "Строители страны" по заданию Шумилина Дванов отправляется искать пуп социализма, а в рассказе "Дикое место" ученый ищет пуп нации великодержавной [5, 219].
        В повести "Усомнившийся Макар" семантика центра задана иначе. Главный герой, попав в Москву, ищет "середину центрального города и центр всего государства", который, по его мнению, должен быть отмечен жердью с красным флагом (вариант столба) (6), но оказывается отмеченным камнем: "Макар оперся на камень, чтобы постоять в самом центре и проникнуться уважением к самому себе и к своему государству". В данном описании камень изофункционален пупу мира и структурирует последовательно расширяющееся кольцеобразное пространство: площади около Большого театра, города и государства (7). В повести "Котлован" ось мира представлена всемирной башней, о которой размышляет инженер Прушевский. Она должна находиться "в середине мира" / "в центре мира" / "посреди всемирной земли" (К). В повести "Строители страны" памятник жертвам революции в виде кирпичного столба стоит на площади, расположенной "посреди поселения". В середине такыра находится башня в повести "Такыр".
        Дерево у Платонова тоже часто маркирует центр пространства, хотя и не всегда в столь очевидном виде, как в рассмотренных выше случаях. В рассказе "Македонский офицер" правитель Кутемалии задумывает создать на земле рай. "Пусть / мое дерево / дерево моего рая / разрастется на всю землю/", - говорит он. Эти слова прямо отсылают к библейским представлениям о дереве жизни "посреди рая" (Быт. 2, 9). В "Рассказе о многих интересных вещах" мировое дерево представлено, в частности, в виде сада, вокруг которого строится кольцевой дом в Сурже (таким образом, вокруг сада структурируется расширяющееся кольцеобразное пространство). Центральное положение дерева часто связано с ограниченностью, замкнутостью места его расположения, например, во дворе института (Д), во дворе дома (ЖС; А), "на пространстве лагеря" (МВ), в саду (ГДВУС). Часто дерево находится около какого либо сооружения - сарая (Д), кузницы (ИГ) и, что особенно важно, около дома (ИГ), "у сеней" (Ч). Здесь показательна связь "дерева детства" (А) с моделированием пространства ребенком, с его делением на "свое" и "чужое". Нахождение дерева около дома может быть отмечено его расположением за окном (Фро; СМ; ЖД). Серединное положение дерева может быть парадоксальным образом связано с его нахождением "посреди сельской улицы" (ИГ) (ср. "столб на дороге" в рассказе "Неизвестное"). Дерево у Платонова может находиться на границе "своего" и "чужого" мира и маркировать переход между ними. Дерево может расти "при выходе из деревни, у края проселочной дороги" (ДР) или "где-то на поляне, в окрестностях родины" (СЖ). В рассказе "По небу полуночи" упоминается о двух ракитах, которые "росли у той дороги, на выходе ее из деревни в поле".
Проанализированный в настоящем разделе материал позволяет с уверенностью утверждать, что Платонов был знаком с мифологическими представлениями о мировом дереве и сознательно отразил их в своих произведениях. Это относится к частой встречаемости у писателя образа одиночного дерева и его функциональных заместителей, а также к моделированию с их помощью пространства по модели мифопоэтического.
 

    1) Мифологеме мирового дерева и традиции почитания деревьев посвящена обширная литература, см.: [1, 277 и след.; 4; 8-16; 18, 449-453; 19, 38-45, 145-158 и др.].
    2)  До настоящего времени исследователями Платонова встречаемость образа мирового (мифопоэтического) дерева у писателя была отмечена два раза - на примере рассказов 'Глиняный дом в уездном саду'  и 'Такыр' [7, 190-191; 6, 283].
    3) В статье приняты следующие сокращения названий произведений А.Платонова: А - 'Афродита'; ВСЗС - 'В сторону заката солнца (Иван Толокно)'; ГГ - 'Город Градов'; ГДВУС - 'Глиняный дом в уездном саду'; Д - 'Джан'; ДР - 'Дерево Родины'; ЖД - 'Житейское дело'; ЖС - 'Железная старуха'; ИГ - 'Июльская гроза'; К - 'Котлован'; Кчерн - Черновики к 'Котловану';МВ - 'Мусорный ветер'; ПНП - 'По небу полуночи'; РОМИВ - 'Рассказ о многих интересных вещах'; РЭ - 'Родина электричества'; СЖ - 'Свет жизни'; СЖИР - 'Среди животных и растений'; СМ - 'Счастливая Москва'; СН - 'Старый Никодим'; СЧ - 'Сокровенный человек'; Т - 'Такыр'; УМ - 'Усомнившийся Макар'; Ч - 'Чевенгур'; ЭТ - 'Эфирный тракт'; ЯС - 'Ямская слобода'.
    4)  В этой связи важно упоминание о семи братьях и одной сестре (распространенный фольклорный мотив), а также сакральность чисел семь и восемь, значимых для мифологического моделирования мира. Интересную типологическую параллель к описанию Платоновым дерева в повести 'Такыр' представляет мировое дерево с восемью ветвями в якутской мифологии и семь ветвей мирового дерева шаманских деревьев, см.: [19, 155-162;  11, 403-404; 2, 156].
    5)   Ср. в этой связи архаический обряд с воздвижением столба с солнцем-колесом над ним как символами мирового дерева: [4, 22].
    6)   Мифологическая значимость столба как эквивалента мирового дерева позволяет объяснить его метафизическую значимость для героя рассказа 'Невозможное', который 'набрел на столб на дороге- и больше не мог его ни забыть, ни перенести. Он понял этот столб, как нужно по-настоящему понимать человеку все вещи в мире - и больше ничего'; 'Он не мог забыть и просто переварить и перенести в душе пустынной дороги и старого изгнившего столба на ней'. Дорога и столб называются писателем в ряду таких основ устройства мироздания, как свет, звезды и облака и любовь. Здесь, по мнению писателя, может корениться спасение для человека.
    7)  Отмеченность камнем центра пространства и тождественность его мировому дереву зафиксирована в начале повести 'Джан', где около 'одинокой старой яблони' находится 'самородный камень весом пудов, наверно, в сто'.

1. Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу: В 3-х томах. Т.2. М., 1994.
2. Голан А. Миф и символ. М., 1992.
3.Жолковский А. Душа, даль и технология чуда (Пять прочтений "Фро") / / Андрей Платонов: Мир творчества. М., 1994. С. 395.
4. Иванов Вяч. Вс..Топоров И.Н. Исследования в области славянских древностей. М., 1974.
5. Литвин-Молотов Г.З. <Письмо А.П.Платонову> / / Андрей Платонов: Воспоминания современников: Материалы к биографии. М., 1994.
6. Малыгина Н.М. Модель сюжета в прозе А.Платонова / / "Страна философов" Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 2. М. 1995.
7.Толстая-Сегал Е. О связи низших уровней текста с высшими: Проза Андрея Платонова / / Slavica Hierusolimitana. Jerusalem, 1978, v.2.
8.Топоров В.Н. О структуре некоторых архаических текстов, соотносимых с концепцией "мирового дерева" / / Труды по знаковым системам. Т. 5. Тарту, 1971.
9. Он же. К происхождению некоторых поэтических символов (Палеолетическая эпоха) / / Ранние формы искусства: Сб. статей. М., 1972.
10. Он же. Древо жизни / / Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2-х т. Т.1. М. 1991.
11.Он же. Древо мировое / / Там же.
12 Он же. Древо познания / / Там же.
13. Он же. Гора / / Там же.
14. Он же. Крест / / Там же. Т. 2. 1992.
15. Он же. Пуп земли / / Там же.
16. Фрезер Д. Золотая ветвь. М., 1980.
17. Церен Э. Лунный бог. М., 1976.
18. Штернберг Л.Я. Первобытная религия в свете этнографии. Л., 1936.
19.Элиаде М. Космос и история.М., 1987.